Павлу Литвинову – 80. Семья

Павел Михайлович Литвинов родился 6 июля 1940 года в семье московских интеллигентов. Его отец Михаил Максимович Литвинов (1917–2006) был инженером, а мать – Флора Павловна Ясиновская (р. 1918) – биологом (ее мемуары «Очерки прошедших лет» изданы при содействии «Мемориала» в 2008 году).

Дед Павла Литвинова – Максим Максимович Литвинов (1876–1951), революционер и нарком иностранных дел (1930–1939), снятый с поста в связи со сближением СССР и нацистской Германии и отправленный послом в США (1941–1943). Женой наркома была англичанка Айви Вальтеровна Лоу, занимавшаяся переводом и преподаванием английского (ее мемуарные очерки «Бегство со светлого берега» вышли по-русски в 2012 году).

 

 

Отрывки из интервью Павла Литвинова в рамках проекта Международного Мемориала «Последние свидетели»

Я родился шестого июля тысяча девятьсот сорокового года в Москве. Моя мама, Флора Павловна Ясиновская, незадолго до этого вышла замуж за моего папу – Михаила Максимовича Литвинова, а его отец, соответственно, был Максим Максимович Литвинов.

Спал он много лет с пистолетом под подушкой, чтобы застрелиться, когда его придут арестовывать. Он мне даже пистолет, когда мне было лет семь или восемь, показал, только, конечно, не объяснил, зачем он, зачем этот пистолет. Это было сильное мое впечатление, так сказать, посмотреть.

Он знал, что на него готово дело, но по своим собственным причинам Сталин так его и не арестовал. И вот в этот момент он приготовил свою семью: моего отца, Михаила Максимовича Литвинова, и мою тетку Татьяну Максимовну Литвинову к тому, что он будет арестован, а их могут, как детей врагов народа, тоже либо арестовать, либо отправить в ссылку, вот. И мама с папой немедленно побежали регистрироваться, потому что известно, что единственный способ, если кого-нибудь из них арестуют и будет разлука, что только членам семьи, женам разрешают какие-то контакты.

Папа и мама учились в Московском университете. Папа на механико-математическом факультете, как математик, а мама – биологом. Весь их факультет, вот этот курс моего папы, отправили в военно-воздушную академию Жуковского, чтобы подготовить там из них летчиков и технический состав. Отец впоследствии это закончил и даже был на фронте. А мама со мной и с бабушкой: сперва мы были в Москве, а потом вскоре уехали в эвакуацию. Сперва в Свердловск, потом в Куйбышев.

Надо сказать, что перед этим мама моя – сразу после начала войны – мама меня в патриотическом запале оставила у бабушки и пошла доброволкой рыть окопы. Так что я несколько месяцев, практически самые мои молодые годы, был практически без мамы, с бабушкой, Полиной Мироновной.

Ни папа, ни мама не успели закончить до войны университет. Поэтому они вернулись в университет, быстренько закончили: мама – биофак, а папа – мехмат. Мама впоследствии стала работать в Боткинской больнице. А он всю жизнь проработал в ЦИАМе (Центральный институт авиамоторостроения), где он был инженером, изобретателем. Никто в нашей семье, очень важно, кроме дедушки Максим Максимовича, никогда не был членом коммунистической партии. Семья была абсолютно беспартийная. То есть, надо понимать, что на самом деле, хотя какие-то иллюзии о советской власти, может быть, и оставались в то время в семье, никакого сочувствия к Сталину и советскому режиму таким, каким он был в их время, уже в семье не было никогда.

Мы приехали в Москву и довольно, очень короткое время жили в какой-то квартире на Первой Мещанской. Я ее, эту квартиру, не помню. А потом мы жили в Доме на набережной. Вот с сорок шестого, сорок седьмого года и до пятьдесят четвертого, пятьдесят пятого. Точно, я думаю, до пятьдесят четвертого. Это была огромная квартира. По советским масштабам она была колоссальная. То есть как гостиница такая. Там было шесть комнат и длинный коридор. В этом коридоре была ковровая дорожка, на которой я катался на трехколесном велосипеде. И, значит, была большая комната, где спал дедушка, там был его кабинет и его личная спальня. Огромное количество книг, целые стены книг. Она, наверное, размером, эта комната, ну, наверное, вполовину этой комнаты, может быть даже больше половины. То есть это была большая комната. И дедушка был такой толстый, очень добрый. И я его обожал, потому что у меня была с ним большая личная дружба.

Значит, эта квартира, кабинет дедушки – одна комната. Другая, тоже очень большая комната, была комната моей бабушки Айви Вальтеровны, англичанки, которая была женой моего деда.

Она знала очень хорошо русский язык как литературный. Она переводила на английский язык Толстого, Чехова, Пушкина и много всякой другой классики и современной литературы. Это был заработок. Было такое издательство иностранной литературы. Нет, не иностранной литературы, а литературы на иностранных языках. И вот она вместе с моей тетей, которая профессиональный переводчик, Татьяна Максимовна, переводила и стала крупным советским переводчиком с английского на русский.

Потом она много лет спустя написала письмо Хрущеву, чтобы ее отпустили навестить ее сестру в Англию. Обычно мой отец, или моя тетка, кто-нибудь другой писал, если ей нужно было что-то написать. Но она тут решила сама написать, и письмо начиналось: «Уважаемый Сергей Никитич…» То есть она была, по-моему, единственный человек в стране, который мог сделать вот такого рода ошибку

Она потом написала по-английски – уже в шестидесятые годы – примерно десять рассказов. И из своего английского детства, и из советской жизни, и историю своего знакомства с Литвиновым.

Далее