Скачать архив (все тома дела в формате pdf) можно по ссылке.
Посмотреть и скачать тома по отдельности и прочитать опись каждого тома можно здесь.

Об архивно-следственном деле С. А. Ковалева

Сергей Адамович Ковалев был арестован в Москве 27 декабря 1974 года по уголовному делу № 345 (дело, возбужденное 5 июня 1972 года прокурором Литовской ССР по факту распространения самиздатского информационного бюллетеня «Хроника католической церкви Литвы» (далее – «Хроника ЛКЦ») – литовский аналог московской «Хроники текущих событий» (далее, как правило, – «Хроника»). Поводом для привлечения Ковалева к уголовной ответственности именно по этому делу стали данные, что именно через него информация от литовских диссидентов поступает в Москву и далее, за рубеж. В частности, издатели «Хроники ЛКЦ» специально для Ковалева делали сокращенный перевод на русский выпусков «Хроники ЛКЦ»; на основе этих переводов готовился раздел московской «Хроники», посвященный событиям в Литве. 

На следующий день после ареста Ковалев был самолетом этапирован в Вильнюс.

29 августа 1975 года дело Ковалева было выделено в отдельное производство и получило свой номер – 423. Обвинительное заключение утверждено в сентябре 1975 года. 

Ковалеву было предъявлено обвинение по статье 70 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»). Помимо хранения и распространения «Хроники ЛКЦ», ему инкриминировали: 

1) редактирование семи выпусков «нелегального сборника „Хроника текущих событий"» (№№ 28–34);

2) подписи под несколькими «клеветническими» открытыми письмами, главным образом, под обращениями Инициативной группы по защите прав человека в СССР (с мая 1969 года Ковалев входил в состав этой независимой правозащитной ассоциации); 

3) распространение книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», а именно передачу Ковалевым в 1974 экземпляра этой книги своему сослуживцу Валерию Маресину, у которого книга была изъята при попытке копирования ее на лабораторной множительной технике. В деле имеется заявление Ковалева (с постскриптумом А. Д. Сахарова), содержащее требование вернуть книгу, изъятую у Маресина, ему, поскольку именно ему, а не Маресину, эта книга принадлежит;

4) участие в пресс-конференции для иностранных журналистов 30 октября 1974 на квартире А. Д. Сахарова (на этой пресс-конференции было объявлено об учреждении политзаключенными Дубравлага, Пермских лагерей и Владимирской тюрьмы Дня политзаключенного СССР), подготовка материалов для этой пресс-конференции.

Ковалев отказался в любой форме принимать участие в следствии, прокомментировав при этом обвинение по главному пункту (редактирование «Хроники») двумя заявлениями:

– что «Хроника текущих событий» издается хотя и анонимно, но не «нелегально» (Т.1. Л.198);

– что следственный кабинет – не место для выяснения, содержатся в «Хронике» ошибки или нет (Там же. Л.200-201).

Пытаясь доказать «клеветнический» характер сообщений «Хроники» и не сумев добиться показаний от самого Ковалева, следствие допросило многочисленных свидетелей в Москве, Литве, Грузии и Украине, а также разослало большое количество запросов в различные учреждения и ведомства, имеющие отношение к сюжетам, опубликованным в семи номерах «Хроники». Кроме того, чтобы доказать пристрастность и недостоверность информации, помещаемой в «Хронике», были подняты и «изучены» материалы множества уголовных дел в отношении советских инакомыслящих; протоколы осмотра этих дел и приговоры по ним составляют заметную долю среди документов, вошедших в архивно-следственное дело Сергея Ковалева. Как видно из дела, особые усилия предпринимались, чтобы получить материал, ставящий под сомнение достоверность и точность «Хроники» в освещении двух тем: положение политических заключенных и карательная психиатрия. Сам Ковалев, однако впоследствии оценивал в своих мемуарах результаты всех этих усилий как ничтожные.

12 декабря 1975 Верховный суд Литовской ССР приговорил Сергея Ковалева к 7 годам лагерей и 3 годам ссылки. Следующие 10 лет он провел в политических лагерях Пермской области ВС-389/36 и ВС-389/37, Чистопольской тюрьме и в ссылке в Магаданской области. 

Архивно-следственное дело Ковалева хранилось в Вильнюсе, в 10 отделе КГБ Литовской ССР (арх.№ 47684/3). Оно также путешествовало: в Москву (в том числе в Высшую Краснознаменную школу КГБ СССР им. Ф. Э. Дзержинского для «учебных целей»), Ленинград, Сахалин и Грузию. Во время одной из таких поездок часть электрографической копии «Архипелага ГУЛАГ», приложенная к делу, была утеряна.

В начале 1990-х дело было передано на хранение в Особый архив Литовской Республики. Настоящая публикация осуществлена по полной копии этого дела, имеющейся в распоряжении Центра изучения геноцида и резистенции жителей Литвы (Вильнюс). 

Для удобства читателей отдельно публикуется подборка внутренних подокументных описей для всех томов.

* * *

Архивно-следственное дело состоит из 30 томов разного объема – от 236 до 1040 страниц. Кроме того, имеется непронумерованный том, содержащий так называемое контрольно-наблюдательное дело; в нем содержатся обвинительное заключение и приговор, а также документы, связанные с использованием этого дела после завершения следствия (главным образом, это внутриведомственная и межведомственная переписка, касающаяся запросов на присылку этого дела и/или просмотр его материалов).

В 30 томов собственно архивно-следственного дела, вошли, главным образом, следующие материалы: 

– протоколы допросов самого Сергея Ковалева в ходе следствия; эти документы наименее содержательны, ибо, как было сказано выше, Ковалев не принимал участия ни в каких следственных действиях и отказывался отвечать на любые вопросы следователей; эти отказы скрупулезно зафиксированы в каждом протоколе

– протоколы допросов других лиц, вызывавшихся в качестве свидетелей; 

– протоколы осмотра уголовных дел на других лиц, по которым уже были вынесены приговоры;

– копии отдельных материалов из этих уголовных дел, в частности – некоторое количество вынесенных по ним приговоров;

– протоколы осмотра личных дел заключенных и копии отдельных материалов из них;

–материалы, изъятые на обысках, проведенных у самого Ковалева и у ряда его товарищей по правозащитному движению; среди этих материалов заметное место занимают тексты самиздата и документы правозащитного движения, в том числе такие, которые считались до сих пор утраченными или известные лишь фрагментарно;

– рабочие материалы к готовившимся самиздатским сборникам, периодическим изданиям (главным образом – к выпускам «Хроники текущих событий») и документам правозащитного движения (в частности, черновые редакции некоторых заявлений Инициативной группы защиты прав человека);

– «вещественные доказательства» (такие, например, как электрографическая копия «Архипелага ГУЛАГ», изъятая у В. Маресина);

– акты графологических и иных экспертиз, проведенных, чтобы получить объективное доказательство того, что те или иные рукописные тексты исполнены рукой Ковалева либо напечатаны на пишущих машинках, которыми он пользовался; акты аналогичных экспертиз, проведенных в отношении других лиц;

– публикации в различных зарубежных изданиях, а также в русскоязычных эмигрантских журналов и брошюрах; расшифровки зарубежных радиопередач;

– личные письма, адресованные Ковалеву (в том числе письма и телеграммы, отправлявшиеся ему в период следствия в Вильнюс, в СИЗО КГБ Лит. ССР);

– делопроизводственные и процессуальные документы.

Дело Ковалева представляет собой крайне ценный материал для историка по крайней мере в трех отношениях. 

С одной стороны, его состав представляется довольно типичным для уголовного дела в отношении активиста советского правозащитного движения 1970-х. 

С другой стороны, власти, учитывая широкую известность и авторитет Сергея Ковалева в стране и за рубежом, по-видимому, ожидали бурной реакции советской и международной общественности на его арест и осуждение (в этом они не ошиблись) и потому придавали большое значение скрупулезности расследования и соблюдению формальной законности. Объем материала, поднятого следствием, хотя и не «побивает рекорды» в делах этого рода, но все же заметно выше среднего объема типичного уголовного дела обычного диссидента.

Наконец, особый интерес это дело представляет в силу незаурядности личности обвиняемого, а также ключевого значения для истории диссидентского движения «Хроники текущих событий», редактирование которой стало центральным и наиболее важным пунктом среди выдвинутых против него обвинений. Подробное изучение всего комплекса документов, вошедших в архивно-следственное дело С. А. Ковалева, дает возможность пролить дополнительный свет как на то, так и на другое. 

Публикация подготовлена к 90-летию со дня рождения С. А. Ковалева, и мы надеемся, что Сергей Адамович оценит наш скромный подарок.

По поручению Научно-информационного и просветительского Центра «Мемориал»

Алексей Макаров

Скачать архив (все тома дела в формате pdf) можно по ссылке.
Посмотреть и скачать тома по отдельности и прочитать опись каждого тома можно здесь.

 [Следствие и суд]. Отрывок из воспоминаний Сергея Ковалева (Sergey Kovalev. Der Flug des Weissen Raben. Berlin: Rowohlt, 1997)

Почти все время, пока шло следствие, я придерживался первоначально заявленной позиции: я не участвую ни в каких следственных действиях, ибо все известные мне случаи уголовных дел по «антисоветской пропаганде и агитации» проводятся с нарушением закона и Конституции. Я же не хочу никаким образом способствовать беззаконию, поэтому отказываюсь отвечать на любые вопросы. Мой следователь, Анатолий Александрович Истомин, без споров заносил мое заявление в протокол (иногда в сокращенном варианте, что вызывало вялые возражения с моей стороны), а затем мы иногда беседовали на общие темы. Он был неглупый и, по-моему, вполне циничный мужик, но в разговорах со мной пытался изобразить некоторое общественное неравнодушие и стремление понять мою точку зрения – а, впрочем, черт его знает, может быть каким-то этажом своего сознания и вправду хотел что-то понять. Наши дискуссии вертелись, в основном, вокруг двух тем. Первая: помогает или мешает активность диссидентов демократизации советского строя – но об этом я уже писал. И вторая: является ли диссидентская деятельность «политикой»? Истомин настаивал, что наши действия имеют определенную политическую окраску; я же возражал, что политическое значение придают им как раз преследования власти. В общем, споры велись довольно банальные, но на вполне мирных и даже дружелюбных тонах. С моей стороны это было не нежелание портить отношения – плевать я на них хотел, – а принципиальная позиция: его точка зрения неверна и мне отвратительна; но почему я должен априори чувствовать и всячески подчеркивать свое нравственное превосходство над другим человеком, кто бы он ни был? Я-то сам кто такой – баптистский проповедник, что ли?

Один раз, правда, я не удержался и брякнул что-то резкое насчет совести. Потом мне стало неловко; на следующем допросе я извинился перед Истоминым за высокопарность своей реплики – и зря: он решил, что я наконец-то проявляю слабину, и несколько дней подряд уговаривал меня «смягчить позицию», выразить если не раскаяние, то хотя бы «легкое сожаление».

Ближе к концу был период, когда я – вполне сознательно и активно – «сотрудничал со следствием». Это был момент, когда следствие, неожиданно для меня, занялось тем, чем ему надлежало заниматься с самого начала: исследованием точности и достоверности сообщений «Хроники». Более того, мне стали предъявлять собранные следствием материалы по конкретным эпизодам, отраженным в «Хронике», и задавать вопросы по этим эпизодам. На них я счел своим долгом отвечать и даже написал следователю соответствующее заявление.

Конечно, я не сомневался, что их исследование будет проводиться тенденциозно и недобросовестно, и что доказательства «недостоверности» будут изо всех сил фальсифицироваться. Я же сидел в тюрьме и не имел возможности проводить собственное расследование. Так что сначала мне казалось, что моя новая позиция связана с некоторым риском. Но, внимательно изучив собранные следствием материалы, я удостоверился, что работа по созданию «компромата» на наши сообщения делается крайне халтурно, и убедительной фальсификации у них никак не получается. Поэтому я с большим удовольствием принялся «отвечать на вопросы», то есть, по существу, писать замечания на работу следственной бригады, указывать на несообразности и передержки. Я даже попросил дать мне возможность писать свои ответы у себя в камере, после окончания допроса – и Истомин разрешил мне это.

Но вскоре ему надоело это утомительное и малоперспективное времяпрепровождение. Я проанализировал материал, собранный вокруг двух сообщений «Хроники», квалифицированных следствием как «клеветнические» и работал над третьим, когда Истомин заявил: «Все, Сергей Адамович, сроки поджимают, давайте пока оставим это занятие». Что ж, сроки так сроки – это их проблема, а не моя. И я тут же написал заявление, что возвращаюсь к своей прежней позиции неучастия.

Когда следствие закончилось и началась процедура «ознакомления с делом», я всерьез занялся некоторым, крайне интересовавшим меня квази-статистическим исследованием.

* * *

Мне инкриминировались 7 выпусков «Хроники текущих событий», с 28-го по 34-й. Кстати, 34-й вышел уже без меня и открывался сообщением о моем аресте, но я не стал возражать. Так вот, по моим подсчетам, в этих 7 выпусках содержалось около 2800 эпизодов; следственная проверка затронула чуть меньше четверти из них, а именно 685. Это значило, что в различные инстанции, например – в лагерные управления, были посланы запросы примерно следующего содержания: «В связи с уголовным делом номер такой-то по обвинению Ковалева С.А. в антисоветской пропаганде просим проверить помещенное в антисоветском клеветническом журнале, так называемой „Хронике текущих событий", сообщение о том, что тогда-то во вверенном Вам ИТУ состоялась голодовка таких-то и таких-то. Результаты проверки просим сообщить». (Почему-то особо тщательно проверяли именно информацию из политических лагерей).

Знакомясь с материалами дела, я убедился, что следствие считает возможным предъявить мне как «клевету» около 150 из этих 685 сюжетов. По-видимому, результаты проверки остальных 500 эпизодов не удовлетворили даже КГБ. В самом деле, довольно часто, как ни странно, приходили ответы типа: «На Ваш запрос от такого-то числа сообщаем, что информация антисоветского клеветнического журнала, так называемой „Хроники текущих событий", в основном соответствует действительности».

Но чаще ответы выглядели так: «Сообщаем, что информация антисоветского клеветнического издания о голодовке не соответствует действительности; однако такие-то отрицательно характеризуемые осужденные в указанный период действительно отказывались от принятия пищи, мотивировав это надуманными утверждениями о якобы имевших место нарушениях законности со стороны администрации». А один раз был даже такой замечательный ответ: «Сообщаем, что информация „Хроники текущих событий" не соответствует действительности: в ИТУ таком-то вовсе не числится осужденный Я. М. Сусленский. Имеется лишь осужденный Сусленский Я.М.» (позже мне объяснили, что отвечающих возмутило нарушение чиновнической субординации: инициалы перед, а не после фамилии – прерогатива высокого начальства, а не зэков).

Вот, в основном из ответов такого рода, а также из терминологических дискуссий («В „Хронике" такой-то осужденный назван „политзаключенным". На самом же деле он особо опасный государственный преступник, приговоренный к 7 годам за антисоветскую агитацию») состояла обвинительная база, включающая, как я сказал, около полутораста эпизодов (на самом деле, в окончательный вариант обвинительного заключения вошло еще меньше эпизодов – около 80).

Внимательнейшим образом ознакомившись с материалами по этим полуторастам эпизодам, я поставил перед собой задачу вычленить те из них, в которых действительно могли содержаться фактические ошибки или неточности, – не на уровне места инициалов около фамилии или разницы между голодовкой и «отказом от принятия пищи», а на уровне логики и здравого смысла. Иными словами, те, с предположениями о ложности которых я или любой другой здравый и непредвзятый человек мог бы согласиться. Таковых оказалось 11 штук.

Далее, согласно диспозиции статьи 70-й Уголовного кодекса РСФСР (меня судили, хотя и в Литве, но почему-то по УК РСФСР) следовало выяснить, какие из этих 11 сообщений кого-то или что-то порочат (например, определенные государственные учреждения или их сотрудников; иной вопрос, насколько правомерно отождествлять любое учреждение с «советским государственным и общественным строем», о котором говорится в статье – но в эти тонкости я готов был и не вдаваться). Так вот: если мне не изменяет память, 4 или 5 из 11 предположительно ошибочных сообщений заведомо относились к «лакировке», а не к «очернению» действительности. Скажем, про какого-то человека было сказано, что он осужден на 10 лет – а он был приговорен к 15 годам.

Среди оставшихся 7 сообщений было 2 или 3 действительно грубо ошибочных. Было сообщение о душевнобольном заключенном Баранове, который средь бела дня полез на запретную полосу, окружавшую лагерную зону, и был насмерть застрелен часовым. На самом же деле Баранов был лишь тяжело ранен.

Было сообщение (перепечатанное из «Хроники Литовской Католической Церкви»), что во время обыска на некоем хуторе, где была спрятана множительная аппаратура, одного из присутствующих, по фамилии Гудас, сильно избили. Сам Гудас, допрошенный по моему делу, этот факт отрицал.

Таким образом, можно считать, что в этих двух случаях «Хроника» дала ложные сообщения, порочащие тех или иных должностных лиц (охрану лагеря или сотрудников ГБ, проводивших обыск). Поскольку я никогда не отрицал, что советская власть – это и есть КГБ плюс лагерная охрана, то, стало быть, эти два сообщения порочили репутацию Советской власти.

Но ведь этого мало! Согласно закону, нужно еще доказать «заведомость» порочащей лжи, доказать, что «Хроника» допустила эти искажения сознательно, то есть, клеветала на строй. Я уж не говорю о необходимости представить доказательства, что целью этой клеветы был «подрыв или ослабление Советской власти». Только тогда состав преступления по ст.70 можно считать установленным и начинать разбираться, какова же степень моей личной вины в этом преступлении.

Вообще-то, само соотношение 685:150:80:11:7:2 говорит о том, что вряд ли «Хронику» издавали клеветники, ставящие себе целью распространять «заведомо ложные измышления, порочащие...» и т. д. (ну-ка, интересно каким бы было аналогичное соотношение для газеты «Правда» – да хоть и для «Нью-Йорк Таймс»?). Но даже не апеллируя к столь общим соображениям, очевидно: в первом случае информация, очевидно, пришла от заключенных, которые видели, как уносили подстреленного Баранова с «запретки» и не могли знать, убит он или тяжело ранен. Что же касается второго случая, то, возможно, информатор «Хроники ЛКЦ» сознательно лгал. Но вот вопрос – когда: когда передавал сведения для «Хроники ЛКЦ» или когда давал показания на допросе и в суде? На суде мне не удалось задать Гудасу дополнительные вопросы – судья их снял.

* * *

Верховный суд Литовской ССР разбирался со мною 4 дня: с 9 по 12 декабря 1975 г. Помимо 7 выпусков «Хроники текущих событий» мне инкриминировалось хранение нескольких выпусков «Хроники ЛКЦ» (их нашли у меня на обыске), несколько обращений ИГ, под которыми стояла моя подпись, и распространение «Архипелага ГУЛаг».

Последний сюжет возник следующим образом: мой сотрудник из МРМОСа (рыбоводческой станции, где я работал с 1970г.) Валерий Маресин попросил у меня эту книжку для размножения; я, конечно, дал. Валерий собирался переснять ее на фотопленку в какой-то лаборатории, где он числился консультантом, но был застигнут на месте преступления лаборанткой, которая немедленно стукнула заведующему. Тот книгу отобрал и передал в КГБ. Это было где-то в середине октября 1974 Г.

Узнав об этом, я первым делом отправился к Флоре Ясиновской (книга-то на самом деле была не моя, а Флорина) и, ничего ей не говоря, начал выклянчивать эту книгу в подарок. Даже, кажется, пообещал ей взамен другой экземпляр. Флора с неохотой согласилась, и после этого я уже с чистой совестью мог сесть и написать письмо Андропову о том, что у моего знакомого незаконно изъяли принадлежащую мне книгу, что этот знакомый никакого отношения к этой книге не имеет, и что я требую немедленно вернуть ее законному владельцу, то есть, мне. Мне хотелось максимально «отмазать» Валерия, потому что у него и без того были сложности в жизни; он жил в Москве без прописки. Мне же все равно было нечего терять.

Перед тем, как отправить письмо, я зашел к Сахарову, и Андрей Дмитриевич тут же захотел подписать это письмо вместе со мной. «Позвольте, А.Д., книжка ведь моя, а не наша общая», – заметил я. – «Ваша подпись в этом контексте будет выглядеть несколько странно». Тогда Сахаров попросил позволения сделать к моему письму приписку от своего имени; в этом я не мог ему отказать. Он написал несколько слов в том смысле, что считает мое требование вполне резонным. Так и появилось на свет письмо Ковалева Андропову с постскриптумом Сахарова. А в моем будущем деле возник новый эпизод.

На суде вокруг этого эпизода сложилась некоторая неловкость: Валерий Маресин отказался давать какие-либо показания против меня (он их и на следствии не давал), а вызванный в суд бдительный завлаб меня раньше в глаза не видел. К тому же графологическая экспертиза, призванная подтвердить подлинность моей подписи под письмом Андропову, почему-то не справилась со своей задачей. А я вообще никаких показаний не даю по этим пунктам обвинения. Конечно, можно было бы вызвать свидетелем Сахарова, благо, он стоит у дверей суда и требует впустить его внутрь – но очень уж не хочется. Между прочим, если бы А.Д. вызвали, я бы по такому случаю, наверное плюнул на принципиальность и облегчил бы ему задачу, сам удостоверив свою подпись. Тем более, хотелось его поздравить: в те дни в Осло заочно, без него, проходила церемония вручения ему Нобелевской премии мира.

* * *

Позиция моя на суде продолжала линию поведения, выбранную на следствии: я отказывался отвечать на любые вопросы, за исключением тех, которые были связаны с конкретным исследованием достоверности сообщений «Хроники». В этих случаях я и сам готов был задавать свидетелям вопросы. Другое дело, что мне не всегда позволяли их задавать. Так что процесс худо-бедно шел своим чередом. От адвоката я отказался, намереваясь вести свою защиту сам.

Скандал вспыхнул на второй день после перерыва. Меня завели в еще пустой зал, усадили на скамью, и я имел полную возможность наблюдать впуск публики на «открытый» судебный процесс. Толчея у дверей, пропускают совершенно неизвестных мне людей, размахивающих какими-то бумажками, пропусками; а в это время из коридора доносится – уже в который раз – голос А.Д.: «Я, академик Сахаров, намерен дать на этом процессе важные показания. Я требую, чтобы меня пропустили в зал». Я узнаю по голосам и других друзей: Михаила Максимовича и Флору Павловну Литвиновых, Юрия Орлова, Виталия Рекубратского, Валентина Сергеевича Кирпичникова и других знакомых биологов. Кроме того еще до перерыва я потребовал, чтобы уже допрошенные свидетели оставались в зале суда до конца судебного следствия – это мое процессуальное право, и без моего согласия суд не имеет права не только что выставить их из зала, но даже отпустить их по их собственной просьбе! А сейчас я вижу, что их тоже не впускают в зал суда!

Дальше разыгрывается следующий диалог:

Председательствующий: Открываю заседание.

Я: Ничего подобного. Никакого заседания вы не открываете.

Предс.: Ковалев, сядьте на место.

Я: И не подумаю. Вы не пустили на открытый процесс никого даже свидетелей, не говоря уже о публике, которая должна иметь доступ в зал суда, а не болтаться под дверьми. Этому безобразию должен быть положен конец! Ни секунды больше я не останусь в этом сборище свиней. Требую, чтобы меня удалили из зала суда. В ответ на беспрецедентное и противозаконное удаление свидетелей – объявляю голодовку. Я не вернусь в зал суда, пока не вернут свидетелей и не удовлетворят мое ходатайство о вызове свидетелями Сахарова, Великанову (я назвал кого-то еще, сейчас уже и не помню, кого)

Предс.: Я делаю вам замечание.

Я: Сколько угодно! Удалите меня из зала суда и проводите этот ваш междусобойчик, который вам угодно считать судебным процессом, без меня.

Предс.: Я делаю вам второе замечание.

Я: Хоть двадцать второе! Я не замолчу, пока вы меня не удалите из зала.

Предс.: Объявляю перерыв.

После перерыва в зал суда меня в этот день уже не вернули. Ну, что ж – на прения сторон меня ведь должны привезти. Я же защищаю себя сам, без адвоката. От защитительной речи я отказываться не собирался, у меня же там гвоздь программы – моя статистика. И последнее слово тоже собирался произнести.

На следующий день меня вновь привозят в суд; все свидетели уже в зале. Председатель говорит, что произошло недоразумение, свидетелей никто и не собирался удалять. «Хорошо», – говорю я, – «я, кстати, прошу прощения у суда за вчерашнюю резкость и хочу заменить в своем выступлении выражение „сборище свиней" на „сборище людей, не уважающих закон". А как насчет остальных моих требований?» – «Остальные Ваши ходатайства отклонены». – «Ах, так! Ну, тогда везите меня обратно».

В общем повторился вчерашний спектакль, только без грубостей, а как бы для соблюдения взаимных формальностей. И я опять в камере.

Утром приходит за мною начальник тюрьмы: «Поехали на суд». «Хорошо,» – говорю, – «поехали. Там уже что, прения сторон начинаются?». «Да нет», – говорят, – прения сторон уже прошли". – «То есть как – прошли? Каких сторон?» – «Ну, Вас-то не было; стало быть, прокурор произнес свою речь, и тем прения сторон ограничились». «Ничего себе», – говорю я, – «а куда же вы меня везти собираетесь?» «Как – куда? На приговор». «Ну, тогда я не поеду. С какой стати мне ехать на приговор? Что я, так не знаю, что вы мне 7 лет дадите?».

Возможно, я заигрался, и во второй раз не следовало отказываться от присутствия в зале суда. В результате моя замечательная статистика осталась не оглашенной публично.

А приговор мне прочитали прямо в тюрьме, в присутствии председателя, секретаря и еще кого-то. Я ошибся: мне дали не семь лет лагеря. Мне дали семь лет лагеря плюс три года ссылки, – наверное, за хамство на суде.

Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Валерий Маресин за отказ давать показания на моем процессе был судим и приговорен к полугоду выплаты 20% заработка по месту службы. И, поскольку в течение этого полугода его, по закону, не могли уволить со службы, он успел решить свои проблемы с пропиской и подыскал себе новую работу. А не будь этого – выгнали бы его моментально, и остался бы он и без работы, и без прописки.

Сергей Адамович Ковалев (р. 2.03.1930)
Биофизик. Правозащитник, член Инициативной группы по защите прав человека в СССР, редактор «Хроники текущих событий». Политический и общественный деятель.

Родился на Украине, в г. Середина-Буда Сумской области, в семье железнодорожного служащего. В детстве и юности жил в рабочем поселке Подлипки под Москвой. В 1952 окончил биологический факультет МГУ, в 1955 – аспирантуру этого факультета. Кандидат биологических наук. Автор более 60 научных работ, занимался электрофизиологией миокардальной ткани. В 1965-1969 – старший научный сотрудник и руководитель отдела межфакультетской лаборатории математических методов в биологии (МГУ), один из ведущих специалистов лаборатории. 

Неприятие советской идеологии и форм общественной жизни в СССР сформировалось у Ковалева еще в детстве. Это обстоятельство заставило его отказаться от мысли стать гуманитарием – юристом или историком – и выбрать карьеру ученого-естественника. Однако в 1948, когда он поступил в университет, началась эпоха безраздельного господства «лысенковщины» и положение в биологической науке оказалось не менее зависимым от идеологии, чем в гуманитарных дисциплинах.

Первое выступление Ковалева против учения Т. Д. Лысенко относится к 1956 – тогда он стал одним из авторов письма в деканат биологического факультета МГУ о необходимости коренной переработки университетских курсов генетики с тем, чтобы в них были отражены различные научные воззрения. Под давлением партийных и комсомольских функционеров большинство подписавшихся сняли свои имена; Ковалев был среди тех немногих, кто отказался это сделать. Впрочем, никаких последствий для него этот поступок не имел, хотя, по-видимому, именно тогда он впервые попал в поле зрения КГБ (история с письмом полгода спустя всплыла в беседе с сотрудниками госбезопасности, которые пытались завербовать его в осведомители).

Импульсом к началу правозащитной деятельности Ковалева стало дело Синявского и Даниэля: не будучи в то время лично знаком с осужденными писателями, Ковалев организовал в Институте биофизики несколько писем в их защиту. В 1967-1968 он подписал ряд коллективных протестов в связи со следствием и судебным процессом по «делу четырех». В октябре 1968, во время суда над участниками демонстрации 25 августа 1968 на Красной площади, познакомился с Петром Григоренко, Татьяной Великановой, Петром Якиром, Натальей Горбаневской, другими активистами складывающегося правозащитного движения, вошел в их круг.

В мае 1969 Ковалев, вместе со своим ближайшим другом и коллегой по МГУ Александром Лавутом, был включен в состав Инициативной группы по защите прав человека в СССР; его подпись стоит под большинством документов группы. С этого времени постоянно подвергался допросам и обыскам. Вскоре, как и Лавут, был вынужден уйти из МГУ; устроился на работу в Московскую рыбоводно-мелиоративную опытную станцию в должности старшего научного сотрудника.

Поддерживал тесные связи с диссидентами Литвы и Грузии; с марта 1972, после начала выхода в свет «Хроники Литовской Католической Церкви», участвовал в передаче на Запад выпусков этого информационного бюллетеня.

С сентября 1974 – член советской секции «Международной Амнистии».

С начала 1972 вошел в круг людей, готовящих выпуски «Хроники текущих событий» и вскоре принял на себя функции ведущего редактора. Под его общей редакцией были подготовлены выпуски 24-27 «Хроники». Участвовал в решении о приостановке издания в январе 1973. 

В начале осени 1973 поддержал решение о возобновлении «Хроники» и осуществил общую редактуру трех «ретроспективных» выпусков (28, 29 и 30), охватывающих события с 15 октября 1972 по конец декабря 1973. 7 мая 1974, Ковалев, вместе с Татьяной Великановой и Татьяной Ходорович представил западным корреспондентам эти три выпуска на пресс-конференции, созванной в его квартире, что означало публичное объявление о возобновлении издания. На той же пресс-конференции Ковалев, Великанова и Ходорович передали журналистам заявление, в котором было сказано, что они считают своим долгом способствовать как можно более широкому распространению «Хроники текущих событий». Публика, равно как, по-видимому, и органы госбезопасности, истолковала это заявление как открытое признание его авторами своего участия в издании «Хроники» и отказ редакции бюллетеня от анонимности. Впрочем, в отношении Ковалева и Великановой эта догадка была близка к истине: оба они в тот период играли в подготовке «Хроники» ключевые роли.

Возобновление «Хроники текущих событий» стало важнейшим симптомом выхода правозащитного движения из кризиса 1972-1973 гг.

В дальнейшем Ковалев участвовал в качестве ведущего редактора в подготовке 32, 33 и, частично, 34 выпусков «Хроники» (31-й выпуск, специально посвященный крымскотатарскому движению, готовил Александр Лавут). 28 декабря 1974, на завершающем этапе работы над 34 выпуском, был арестован по обвинению в «антисоветской пропаганде». Ему инкриминировалось возобновление издания «Хроники текущих событий» и участие в подготовке семи ее выпусков (с 28 по 34), подписи под обращениями Инициативной группы по защите прав человека в СССР и множеством других правозащитных документов, один эпизод, связанный с распространением «Архипелага ГУЛАГ», а также хранение трех выпусков «Хроники Литовской Католической Церкви» и использование ее материалов для подготовки соответствующих разделов «Хроники текущих событий». Последнее обвинение послужило предлогом для переноса следствия в Вильнюс, куда Ковалев был этапирован почти сразу после ареста. Его дело слушалось в Верховном суде Литовской ССР с 9 по 12 декабря 1975. Ковалев не признал себя виновным, резко полемизировал с прокурором и судьей и на второй день процесса был удален из зала суда. Литовские диссиденты и приехавшие в Вильнюс московские правозащитники (в частности, Андрей Сахаров) в зал суда допущены не были. Приговор – 7 лет лагерей и 3 года ссылки.

Протесты против приговора, вынесенного Ковалеву, вылились в широкую международную кампанию. В СССР петицию «Свободу Сергею Ковалеву» (январь 1976) подписало 178 человек (цифра, необычно высокая для середины 1970-х); эту петицию поддержали также политзаключенные пермских политических лагерей, Дубравлага и Владимирской тюрьмы. Арест и осуждение отца привели в правозащитное движение его сына Ивана Ковалева.

Срок отбывал заключения в пермских политических лагерях; в 1980 за участие в акциях лагерного сопротивления и «нарушения режима» переведен в Чистопольскую тюрьму. В 1982-1984 отбывал ссылку в пос. Матросово Магаданской области, работал разнорабочим, затем лаборантом.

После освобождения поселился в Калинине (ныне Тверь). В 1987 вернулся в Москву. Сразу же включился в общественную деятельность, активно участвовал в демократических инициативах: в создании пресс-клуба «Гласность» (1987-1989), организации и проведении Международного общественного семинара по гуманитарным проблемам (декабрь 1987), с середины 1989 стал, по приглашению Сахарова, одним из сопредседателей Проектной группы по правам человека Международного фонда за выживание и развитие, вошел в состав возрожденной в 1989 Московской Хельсинкской группы. В январе 1989 на первом съезде общества «Мемориал» был избран в его правление.

В начале декабря 1989, по настоятельной просьбе Сахарова, принял решение о выдвижении своей кандидатуры на Съезд народных депутатов РСФСР. Избирательную кампанию Ковалева поддержали блок «Демократическая Россия» и общество «Мемориал». В марте 1990 выиграл выборы в одном из московских избирательных округов и стал народным депутатом. На I Съезде народных депутатов РСФСР (май-июнь 1990) был избран членом Верховного Совета РСФСР и председателем Комитета ВС РСФСР по правам человека; примыкал к блоку «Демократическая Россия». В качестве председателя Комитета по правам человека вошел в состав Президиума Верховного Совета. Один из авторов Декларации прав и свобод человека и гражданина в России (принята Верховным Советом РСФСР 22 ноября 1991), Закона от 18 октября 1991 «О реабилитации жертв политических репрессий», главы 2 Конституции РФ 1993 года «Права и свободы человека и гражданина». По инициативе Ковалева в пенитенциарное законодательство были внесены поправки, защищающие права заключенных и улучшающие их положение.

Один из организаторов состоявшегося 21-25 мая 1991 в Москве Международного конгресса памяти А. Д. Сахарова «Мир, прогресс, права человека». Участвовал во многих конгрессах и конференциях по правам человека, проводимых в России и за рубежом.

В сентябре-октябре 1993 во время гражданского конфликта между Верховным Советом РФ и президентом Ельциным встал на сторону последнего и одобрил роспуск Съезда народных депутатов РФ, однако протестовал против действий милиции на улицах Москвы во время чрезвычайного положения. Указом Ельцина назначен председателем Комиссии по правам человека при президенте России.

Стал председателем движения «Выбор России», вошел в руководство созданной на базе этого движения партии «Демократический выбор России», а после самороспуска этой партии – в политическое объединение «Союз правых сил». В 1993, 1995 и 1999 избирался депутатом Государственной Думы. Был членом российской делегации в Парламентской ассамблее Совета Европы.

В январе 1994 избран Госдумой на пост Уполномоченного по правам человека в РФ, введенный Конституцией 1993 года. Начал готовить закон «Об уполномоченном по правам человека в Российской Федерации» (принят в 1997, после ухода Ковалева с государственных постов).

Во время первой чеченской войны (1994-1996) Ковалев приобрел всероссийскую и всемирную известность как жесткий критик политики президента в «чеченском вопросе» и решения о применении военной силы против сепаратистов. Возглавил объединенную наблюдательную миссию общественных организаций в зоне вооруженного конфликта в Чечне. В марте 1995 смещен Думой с поста Уполномоченного по правам человека.

В июне 1995 был посредником на переговорах правительства России с террористами Шамиля Басаева, захватившими больницу в г. Буденновске (Ставропольский край). вместе с другими членами наблюдательной миссии вошел в группу добровольных заложников, отдавших себя в руки террористов в обмен на освобождение больницы и в качестве гарантии выполнения достигнутых договоренностей.

В январе 1996 в знак протеста против продолжения войны сложил с себя полномочия председателя Комиссии по правам человека при президенте, после чего никогда больше не занимал никаких государственных должностей.

С начала 2000-х Ковалев – один из самых резких и непримиримых критиков внутренней и внешней политики президента Путина. В связи с поддержкой Путина Союзом правых сил вышел из этой партии и перешел в партию «Яблоко», став членом ее политсовета.

В 2003 вновь баллотировался в Государственную Думу по спискам «Яблока», однако депутатом не стал, так как партии не удалось преодолеть пятипроцентный барьер.

С 1992 – председатель одного из подразделений Международного Мемориала – Российского общества «Мемориал».

Президент Института прав человека – общественного экспертного центра, созданного после роспуска Проектной группы по правам человека.

В 1990-е регулярно публиковал в российской и зарубежной печати статьи на политико-философские и актуальные политические темы, много выступал на различных общественных форумах и конференциях, как в России, так и за рубежом. Основные статьи и выступления Ковалева этих лет включены в его сборник «Мир, страна, личность», вышедший в 2000, и опубликованы на сайте Института прав человека. Свои глобальные историко–политические воззрения сформулировал в работе «Прагматика политического идеализма», выпущенной отдельной книгой в 1999 и также опубликованной на сайте ИПЧ.

Автор мемуаров «Полет белой вороны», вышедших в немецком переводе в 1997.

За деятельность по защите прав человека удостоен множества зарубежных и международных наград, среди которых: медаль «Памяти 13 января» (Литва, 1992), премии Международной Лиги прав человека (1996) и чешского фонда «Человек в беде» (1995), Нюрнбергская премия по правам человека (1995), премия по правам человека Норвежского Хельсинкского комитета (1996), орден самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия «Рыцарь чести» (1996), Большой командорский крест ордена Великого князя Литовского Гедиминаса (1999), премии Кеннеди (2000) и Улофа Пальме (2004), французский орден Почетного легиона (2006), премия «За свободу мысли» им. Андрея Сахарова (2009), Большой крест польского ордена «За заслуги» (2009), Премия Свободы (Литва, 2010). Почетный доктор медицины Каунасской Академии медико-биологических наук (1993), почетный доктор Эссекского университета в области прав человека (1996). В середине 1990-х номинировался на Нобелевскую премию мира.

Живет в Москве. С середины 2010-х часть времени проводит в США, где живут его дети.

Николай Митрохин

Библиография

I.

Изъята книга «Архипелаг ГУЛАГ» [заявление председателю КГБ Андропову] // Хроника защиты прав в СССР. 1974. Вып.11. С.27-28.

Заявление членов Инициативной группы [о системе заложничества] // Хроника защиты прав в СССР. 1974. Вып.7. С.31-32. Совместно с Т. Великановой и Т. Ходорович.

Обращение [с призывом ко всеобщей амнистии узников совести во всем мире, 26/27.12.1974] // Русская мысль. 16.01.1975. Совм. с А. Сахаровым.

Без баррикад / [Интервью А. Глебовой] // Век ХХ и мир. 1988. № 9. С.44-48. Совм. с Л. Богораз. То же. Пер. на англ. яз. Without barricades // XX Century and Peace. 1988. № 9. P.44-48.

Политическая борьба или защита прав? // Погружение в трясину : (Анатомия застоя).- М.: Прогресс, 1991. С.501-544. Совм. с Л. Богораз и В. Голицыным.

Прагматика политического идеализма. М.: Университет, 1999. 350 с.

Тяжелый путь России и ее место в Европе. Jena, 1999. 352 с.

Сны политического идеалиста, или Как нам обустроить Россию и мир [лекция, прочитанная в Доме архитектора 2 марта 2000 к семидесятилетнему юбилею автора] // Новое время. 2000. 12 марта. 

Мир, страна, личность. М.: Изограф, 2000. 174 с.

Буденновск. Рассказ Сергея Ковалева // Информационный бюллетень «Мемориала». Дек.2003. № 27. С.120-122; http://old.memo.ru/about/bull/b27/page120.html

«Взрослые люди». Беседа с Сергеем Адамовичем Ковалевым. Ч.1. Научная предыстория диссидентской биографии / инт. Л. Борусяк // https://polit.ru/article/2010/03/17/kovalev/

«Взрослые люди». Беседа с Сергеем Адамовичем Ковалевым. Ч.2. Хроника диссидентской жизни / инт. Л. Борусяк // https://polit.ru/article/2010/04/14/kovalev/

«Взрослые люди». Беседа с Сергеем Адамовичем Ковалевым. Ч.3. Диссидент во власти / инт. Л. Борусяк // https://polit.ru/article/2010/06/16/dissident/

Сергей КОВАЛЕВ: Для произвола все готово / инт. Е. Масюк // Новая газета. 02.11.2012. № 125; https://www.novayagazeta.ru/articles/2012/11/02/52194-sergey-kovalev-dlya-proizvola-vse-gotovo

Интервью с С. Ковалевым [2012] // http://www.yeltsincenter.ru/en/node/4238

Сергей Адамович Ковалев рассказал, чем отличаются диссиденты 1970-х от оппозиционеров 2010-х / инт. Б. Пастернака // Московские новости. 10.02.2012; https://hro.org/node/13223

О тщеславии и вранье : Ответ с переходом на личности // Новая газета. 14.10.2013. № 115. О В. Красине; https://www.novayagazeta.ru/articles/2013/10/11/56734-o-tscheslavii-i-vranie 

Различение «Отечества» и «Вашего превосходительства». Заметки ко 2-му марта 2015 года. М., 2015. 47 с.

Сергей Ковалев // Свободные люди : диссидентское движение в рассказах участников / Сост. А. Архангельский. М.: Время, 2018. С.120-132.

Misja Kowaliowa : Rzecz o Siergieju Adamowiczu Kowaliowie i jego wspolpracownikach, ktorzy w krytycznym dla Rosji momencie znalezli sie w Czeczenii. / Osrodek KARTA; Stowarzyszenie «Memorial». – Warszawa: KARTA, 1996 – 152 s.

Der Flug des Weissen Raben. Berlin: Rowohlt, 1997. 248 s. 

Radziwon M. Zylismy jak ludzie wolni. Rozmowa z Siergiejem Kowalowem. Wolowiec: Wydawnictwo Czarne, 2017. 365 s. 

II.

Дело Ковалева : Сб. писем и материалов.- Нью-Йорк: Хроника-пресс, 1976. 93 с.

Документ МХГ № 97 «В защиту политзаключенного Сергея Ковалева». 26 июня 1979. // Документы Московской Хельсинкской группы. 1976-1982. М.: МХГ, 2006. С.383-386.

Ковалев И. История одной голодовки. Сергей Ковалев // Русская мысль. 14, 21.02.1980. 

Елин Л. «Белая книга» Сергея Ковалева. Хроника событий из жизни бывшего политзаключенного, а ныне – народного депутата РСФСР, рассказанная им самим // Новое время. 1990. № 13. С.36-38. № 14. С.31-33. № 15. С.34-35. То же. Пер. на англ. яз. Sergey 

Ланда М. Сергей Ковалев : факты биографии // Правозащитник. 1997. № 2. С.74-84.

Болтянская Н. «Андропов, верните книгу» // Новая газета. 24.12.2014. № 145; https://www.novayagazeta.ru/articles/2014/12/24/62488-171-andropov-vernite-knigu-187

Подвижник права и демократии. Сергею Ковалеву – 85 лет // Троицкий вариант. 2015. № 5; http://elementy.ru/nauchno-populyarnaya_biblioteka/432566

Мраморнов А. «Воспоминание о вас как-то возвышает душу...» : из писем священника Сергия Желудкова в лагерь и ссылку Сергею Адамовичу Ковалеву, 1976-1983 гг. // Церковно-исторический вестник. 2019. № 20/21. С.100-145. На титуле. 2013-2014.

Eisner T., Wilson E. Sergei Kovalev: A Colleague in Trouble // Science. Oct. 1976. Vol.194. Iss.4261. P.133-134.

Wade N. Sergei Kovalev: Biologist Denied Due Process and Medical Care // Science. Nov. 1976. Vol.194. Iss.4265. P.585-587.

Spotila J. Sergei Kovalev: remember a colleague // Nature. Apr. 1979. Vol.278. Iss. 5704. P.502.

Kovalyov΄s «White book» / Yelin L. // New Times. 1990. № 14. P.31-33. № 15. P.34-36. № 16. P.32-33.

Gilligan M. Defending Human Rights in Russia: Sergei Kovalyov, Dissident and Human Rights Commissioner, 1969-2003. Routledge, 2004. 272 p.